The Prime Russian Magazine

Чудо — явление сверхъестественное и надконфессиональное. Оно рождается из трансцендентального источника. Само творение мира Богом из ничего — уже чудо. Поэтому чудеса были всегда — и в языческие, и в ветхозаветные времена. Алексей Лосев рассматривает чудо как совпадение двух разных планов бытия, осуществляющееся в сфере одной и той же личности. Это есть план божественного замысла о данном человеке и план эмпирического становления, исторического — в том числе и бытового существования и осуществления этой личности. «Личность вдруг хотя бы на минуту выполняет свой первообраз целиком… становится тем, что сразу оказывается и веществом, и первообразом… выполняет на себе лежащее в глубине ее исторического развития задание первообраза». Попросту говоря, чудо — это узнавание действий промысла, встреча реальности и смысла, это вмешательство силы Божьей в человеческую жизнь, это обнаружение следов и ощущение прикосновений Святого Духа. Это своего рода эпифания, в отличие от оккультных практик, магии или фокусов, которые лежат в единой — имманентной — плоскости. Поэтому в своем пределе жизнь христианина — непрестанное чудо.

Знак гнева Божьего — тоже чудо. Из Священного Писания мы знаем такие страшные свидетельства — скажем, уничтожение Содома и Гоморры или наказание народа Божьего, сотворившего в пустыне Золотого Тельца и возжегшего «чуждый огонь». Чудо — это, конечно, не «вещь в себе», поскольку это явление, это феномен, в котором проявляется ноуменальное. Это ощутимое проявление божественной энергии. А вот область человеческого восприятия и интерпретации — это уже сфера нашей веры. Христиане знают, что и «волосы на их головах сочтены» и ничего не происходит без воли или попущения Божьего. Сам Христос сказал: «Без меня не можете творить ничего». А атеисты полагают, что мир движется сам собой и они в этом мире как бесхозные и безнадзорные особи, как частицы в броуновском движении. Поэтому любое проявление чудесного они склонны объяснять чем угодно — совпадениями, случайностями, пришельцами, психическими аномалиями, конспирологическими теориями и так далее.

Если бы мы жили внимательно, если бы отдавали себе трезвый отчет в собственных мыслях, пожеланиях и поступках, мы могли бы видеть, что область психического и физического мира, как и области духовного и материального, отнюдь не автономны и не непроницаемы — многое, что происходит с нами в нашей повседневной жизни, даже и помимо нас, связано с нашим внутренним существом. «По вере вашей да будет вам». В этом смысле верующий человек — это экзистенциалист, познающий жизнь в самом процессе ее проживания и пишущий свою книгу в самом процессе ее чтения. И если для духовного познания необходимо совершить то, что называется в философии «феноменологической редукцией», то есть признать за миром лишь его относительную ценность, то в результате человек окажется наедине с тем, что является ценностью абсолютной: там, где есть только я и Бог. Тогда все происходящее и с ним, и вокруг него он будет рассматривать исключительно как выражение своих отношений с Живым Богом. Что уже является чудом. Непрестанным чудом. В этом смысле чудо есть норма духовной жизни христианина.

Чудо не детерминировано — оно лежит в области свободы. На чудо можно лишь уповать как на знак волеизъявления Божьего. Даже Господь не совершил чудеса исцелений в своем отечестве по причине неверия тамошних жителей. Но есть и свидетельства того, как люди и видели чудо, и отвергли его: когда Христос изгнал бесов из бесноватого и повелел им войти в свиней, а те низверглись в пучину морскую, то жители земли Гадаринской, ужаснувшись, «попросили Его отойти от пределов их», потому что, пожалев о своих свиньях, увидели во Христе своего Разорителя. Подобное бывает и в нашей жизни, как вы говорите, «повседневной». И еще пример. Фарисеи просили Христа «показать им знамение с неба», то есть сотворить чудо. И ставили это как условие своей веры в Него. Но главное и центральное Чудо мировой истории есть Сам Христос, воплотившийся и вочеловечившийся Бог, Которого эти фарисеи видели и с Которым говорили. И Он не откликнулся на их призывы, свидетельствуя о том, что чудо безусловно. Здесь не работает механизм «если Ты, то мы…» или «сойди с креста и уверуем». А его‑то очень часто и пытаются применить. Тщетно.

«Начало Премудрости — страх Господень», — как сказал Сирах. Мало того — «страх Господень — слава и честь, веселие и венец радости… дар от Господа и поставляет на стезях любви». Этот страх излечивает христианина от множества мелких и больших страхов — и реальных, и гипотетических, невротических, ведь его оборотная сторона — любовь. Так страшится любящий человек оскорбить своего возлюбленного, боится, что возлюбленный от него отвернется, оставит его. Страх Господень — это признание своей онтологической зависимости от Бога. Но тот, кто отвергает эту зависимость, попадает в сети множества зависимостей от вещей земных и суетных, и случайных, и ничтожных. Страх Господень, как и упование на Бога (на чудо), не имеет отношения к способности верующего человека адаптироваться: напротив, тот, кто верит в благой Промысл, кто не боится с одной стороны — бедности, неуспеха, гонений, лишений и бесчестья, а с другой — не держится за временное благополучие, не гонится за деньгами, славой, престижем, куда свободнее чувствует себя в любых обстоятельствах и в любом сообществе, чем тот, кто полагает в земном преуспеянии конечную цель и рассчитывает лишь на себя самого, на благоприятные условия да на влиятельных покровителей. Как сказал апостол Павел: «К свободе призваны вы, братья!»

Человек живет в истории, и путь его бытия проходит сквозь быт. Быт — это сама материя жизни. Но материя в христианском вероучении не является чем‑то косным и мертвым — она может и должна быть одухотворена. Многие чудеса Христос совершил именно посредством материи — например, исцелил слепорожденного, сделав «брение» из «плюновения» из земли и помазав этим незрячие глаза. Или — излечил кровоточивую женщину, которая лишь прикоснулась к одеждам Его. Или — умножил хлеба, чтобы накормить голодных людей. Это ли не «бытовое» чудо? Да и главное чудо христианской жизни — евхаристия — это претворение хлеба и вина в Плоть и Кровь Господню также связано с преображением материи. Замечательно и сравнение евангелистом Матфеем внезапной белизны одежд преобразившегося Христа на горе Фавор с работой белильщика («белы как ни один белильщик не выбелит»). Какая бытовая подробность! Ибо все в жизни христианина — и плоть, и кровь, и разум, и чувства — призвано к преображению, к трансценденции и нуждается в этом. Но ведь преображение, святость и есть чудо. Иное дело, что просить у Бога «помощи в быту» как‑то не пристало — это то же самое, что просить у царя навоза. Поэтому христиане обращаются с просьбами о молитвенной помощи к святым и так или иначе получают ее.

Утопия — это и есть утопия. Одними лишь человеческими усилиями и благими помыслами, которые известно куда ведут, построить гармонию на земле невозможно по причине грехопадения первых людей: сама человеческая природа испорчена тленностью и смертностью, а воля раздвоена и неустойчива, непостоянна, зыбка. Тварь извратила свои пути и без божественного вмешательства вернуться на них не может. Но божественное вмешательство и есть чудо! Всегда, когда я читаю про «идеальные» общества или государства, меня охватывает уныние от этого тотального детерминизма — будь то закон, нравственный императив или моральный долг. В таком обществе, под колпаком безальтернативной и безличной «разумности» и «добродетели», мне бы тут же захотелось, как герою Достоевского, как человеку из подполья, разрушая эту рационально выстроенную всеобщую гармонию, «по своей глупой воле пожить».

Человек, который занимается творчеством, часто и отнюдь не всуе употребляет такие слова: «озарение», «вдохновение». На подъеме творческих сил он ощущает, что ему приоткрылись какие‑то новые, не ведомые доселе источники, которые находятся где‑то вне его — вне его опыта, его познаний, даже его личности. Когда эти источники вдруг закрывается, он остается «при своем» — со своим профессиональным навыком, мастерством, знанием предмета и так далее, но его постигает чувство страшной утраты, омертвения, тоски, даже муки. «Муза покинула меня!» И действительно, ощущение беспричинной оставленности, покинутости свидетельствует о том, что некто — или нечто, некий дух, некая энергия — посещал его, одушевлял его деятельность, но он сам над этим «духом» не властен: тот захотел — пришел, захотел — улетел. Разве это не из сферы чудесного? Вдохновение — это одна из божественных энергий. Но только избранный, только пророк, святой или гений может ее вместить и неискаженно воплотить — в звуке, в линии, в слове. Поэтому явление святого или гения духоподъемно, целебно и… чудесно. В остальных случаях даже великолепных произведений она лишь мерцает — то ярче и очевиднее, то слабее… Ведь Бог не «надиктовывает» художнику как некоему безупречному медиуму, а лишь, приоткрывая завесу, дает образные «подсказки». А уж сам человек в силу своей прозрачности, чистоты, духовного и художественного чутья и чувства эстетической целесообразности нечто воспринимает и избирает. Поскольку сам человек грешен, он примешивает сюда свою собственную нечистую энергию… Конечно, есть случаи и «темных наитий». Это естественное разгорячение крови или даже демоническое воздействие, которое может быть принято за вдохновение, и никто от этого не застрахован. Недаром многие художественно одаренные люди кончали жизнь в сумасшедшем доме или обрывали ее по собственному произволу. Это очень тонкие материи, рассуждать о которых способны лишь особые, духовно просвещенные люди — старцы. Особенно редки среди них те, которые имеют дар различения духов.